Столетие русской смуты 1905 года
МЫ ЖЕРТВОЮ СТАЛИ ВО ЛЖИ
РОКОВОЙ
В первой русской революции
Калужская губерния потеряла убитым одного человека.
И ПОРАЖЕНЬЯ ОТ ПОБЕДЫ
НИКАК НЕ МОЖЕМ ОТЛИЧИТЬ
Одно из полотен Ильи Репина было посвящено дню 17 октября 1905 года.
Картина изображает городскую улицу с разношерстной публикой, афишную тумбу,
возле которой господин в пальто читает свежую
листовку, мальчишку-газетчика с возбуждённым лицом. Осенний листопад в
праздничном весеннем колорите. Государь объявил о даровании населению
«незыблемых основ гражданской свободы на началах действительной
неприкосновенности личности, свободы совести, слова, собраний и союзов…»
«Гражданин империи» – как вам это понравится?
Профессорская и прочая либерально настроенная интеллигенция встретила
манифест с восторгом. Дворянство – с недоумением. Торговое сословие –
настороженно. Чиновничество истолковывало манифест по-разному: от одобрения до
неприятия. Губернаторы-государственники – калужский Александр Офросимов,
тульский Михаил Осоргин, тверской Сергей Урусов (наш земляк) сошлись на том,
что Николай Второй подписал этот, необычайно быстро
изготовленный документ под дулом пистолета. И они ближе всех подошли к
истинному положению вещей. Царю ничего не оставалось делать, как признать своё бессилие
перед разгулявшейся революционной стихией – террором в городах, погромами в
деревнях. И всё это на фоне уныния от проигранной японской войны. Последнюю
точку поставил в ней Цусимский позор.
«18
мая, в день получения в Калуге тяжелой вести о несчастии, постигшем нас на
море, весь город, казалось, погрузился в траур... Русская эскадра со славой
погибла, чтобы возродиться снова. И на море наша война теперь окончена; будем
же, не падая духом, продолжать наше дело на суше в надежде на помощь Божию... ("Калужские Губернские Ведомости").
Злорадствовала
оппозиция:
«В
одно мгновение морская пучина поглотила миллиард рублей, стянутых по копейкам с
недоедающего русского народа, набранных из добровольных подаяний на усиление
флота... Никто не верил в успех этих ящиков, наскоро сооруженных с экипажем,
наскоро обученным, но каждый знал, что такова воля самодержца. Даже сам Рожественский (адмирал, командовавший походом эскадры из
Балтики в Тихий океан. К. А.), прислал в Петербург два месяца тому назад
письмо, в котором говорит: "Мы идем на верную смерть". И этот лакей
самодержавия блестяще исполнил возложенные на него поручения, Цусимский бой - свидетель тому. (Листовка Калужской
социал-демократической группы).
Иронизировали
американцы:
«Могут
ли японцы появиться в Балтийском море? В Японии такой проект считают вполне выполнимым.
Ведь мог же Рожественский дойти от Кронштадта до берегов Японии, почему же
адмирал Того не сделает того же в обратном
направлении? (Газета "Лос-Анджелес таймс").
Наконец,
россияне сами умеют великолепно острить по поводу национального головотяпства. Например, от гибели «Варяга» до гибели АПЛ
«Курск» остаётся актуальным утверждение: главный враг российского военно-морского
флота - море.
Впрочем, этот глубокий тезис совершенно не подходит к ХVIII
веку отечественной истории. Тогда на море не знал ни одного поражения Фёдор
Фёдорович Ушаков, причисленный недавно к лику православных святых. Не знали ни
одного поражения и на суше Румянцев, Салтыков, Орлов, князь Потёмкин-
Таврический, генералиссимус, князь Италийский, фельдмаршал граф
Суворов-Рымникский. В чём секрет этих непрерывных военных успехов? По-видимому,
в том, что во главе государства Российского стояли одна за другой четыре дамы:
Екатерина, Анна, Елизавета, Екатерина Вторая. С
появлением на престоле амбициозных мужиков пошли одна
за другой военные конфузии. Французы сожгли Москву,
англичане, французы и турки вошли в Севастополь (погибли адмиралы Корнилов и
Нахимов, затоплен флот), японцы взяли Порт-Артур (погиб адмирал Макаров и
художник Верещагин); немцы разгромили две русские армии в августе 1914, немцы
разбили кадровый состав Красной Армии в 1941-м; нужно ли упоминать об
Афганистане и Чечне? Право же, пришла пора посадить на президентский трон
Женщину! Чтобы военные и гражданские рыцари служили ей без страха и упрёка.
Слишком уж явно напоминают щедринских
градоначальников петербургские цари и кремлёвские мечтатели…
С одним из них шутить просто не хочется. Этот субъект в 1905 призывал
уличную толпу поджигать полицейские участки горящими тряпками, смоченными
керосином, а также разбрасывать гвозди и прочие колющие предметы под копыта
казачьих лошадей. Но больше всего мечталось ему о бомбах:
«...Японцы
оказались сильнее русских отчасти и потому, что они умели во много раз лучше
обращаться с взрывчатыми веществами. И эти, общепризнанные теперь во всем мире
мастера военного дела, японцы, перешли также к ручной бомбе, которой они
великолепно пользовались против Порт-Артура. Давайте же учиться у японцев!..
Изготовление бомб возможно везде и повсюду. Оно производится теперь в России в
гораздо более широких размерах, чем знает каждый из нас (а каждый член
социал-демократической организации, наверное, знает не один пример устройства
мастерских). Оно производится в несравненно более широких размерах, чем знает
полиция (а она знает, наверное, больше, чем революционеры в отдельных
организациях). Никакая сила не сможет противостоять отрядам революционной
армии, которые вооружаются бомбами, которые в одну прекрасную ночь произведут
сразу несколько таких нападений... За работу же, товарищи! (В.И.Ленин
"От обороны к нападению", 1905. ПСС, т.11).
Этому
человеку в октябре 1905-го шёл 36-й год от роду, но в большевистской верхушке
была у него партийная кликуха «Старик». Интересно,
что даже эсеровские боевики-бомбисты считали его «бланкистом» т. е. сектантским
заговорщиком («бланкизмом» называлась тактика тёмного экстремизма – по имени
французского коммуниста Луи-Огюста Бланки, жившего в 1805-81 годах). В общей
массе революционного движения подстрекательство «старика», на краткое время
прибывшего из эмиграции, не вызывало соучастия даже у радикально настроенной
публики. Молодёжь самозабвенно играла в революцию. Столичные студенты распевали
на улицах свежесочинённую песенку:
Царь,
подобно Муцию,
Муцию
Сцеволе,
Дал
нам конституцию
Не
по доброй воле.
Тогдашнее
студенчество, выражаясь нынешним языком, было «продвинутым» по исторической
части благодаря классическому образованию. Справка: Кай
Муций Сцевола (от латинского слова «левша») – легендарный герой Древнего Рима
времени его войны с этрусками в конце 6 – начале 5 в.
до н. э. По преданию, юноша Муций, попав в плен к этрусскому царю, сжёг на
костре свою правую руку, желая показать нравственную стойкость и презрение к
физическим мукам.
Обе
столицы и провинцию заполонило неслыханное количество пропагандистской
литературы. Книжки, газеты, брошюры, листовки. Десятки названий, миллионные
тиражи… Поговаривали, что печатная нелегальщина
финансируется японцами. В этом нет ничего удивительного, если теперь стало
известно, что огромная издательская деятельность большевиков до и после захвата
ими власти оплачивалась германскими деньгами.
В
советских учебниках истории была иллюстрация: на листе с текстом царского
манифеста отпечатана пятерня «Николая Кровавого». Пройдёт ХХ век, наступит
новое тысячелетие, прежде чем придёт осознание: красная ладонь принадлежала революционерам.
МАНИФЕСТ ЦАРСКИЙ
И БУНТОВЩИК АРСКИЙ
Попытайтесь
сегодня отыскать книгу, которая была настольной в каждой советской семье на
протяжении четверти прошлого века – от 1938 до середины 60-х годов. Этот
«учебник жизни и борьбы» носил название; «История Всесоюзной Коммунистической
партии (большевиков). Краткий курс» Где теперь тот сталинский краткий курс?
Существовал ли он вообще? Может, мальчика-то и не было?
Был,
мерзавец! Как сейчас вижу его твёрдую стандартную
обложку, не менявшуюся от переиздания к переизданию. Историческое жульничество
по содержанию перешло в форму его сокрытия путём массового списания в
макулатуру. Если не изменяет память, в «кратком курсе» было два стишка: второй про Колчака, «правителя омского»,
первый – про октябрьский манифест 1905 года. Авторство того и другого приписано
народному фольклору, а, между тем, виршами о манифесте вошёл в историю ВКП(б) калужанин, точнее, юхновец
Павел Александрович Афанасьев – младший родственник моего деда по отцу Павла
Дмитриевича, крестьянина-единоличника, расстрелянного в 1937 по райкомовской
разнарядке на лиц (врагов народа) первой категории. Павел Александрович
Афанасьев (1886 – 1967) вышел в пролетарские поэты и взял себе псевдоним –
Арский. Он был из числа авторов, известных одним стихотворением, и даже не
стихотворением, а четверостишием из агитки «Красное знамя»:
Царь-самодержец
На троне сидел,
Он на Россию
В окошко глядел.
Плачет Россия!
Все люди простые
Стонут от боли -
Тюрьма да расстрел.
Эх ты, Россия,
Россия моя!
Где же свобода
И воля твоя?
Надо подняться,
С царём рассчитаться,
Надо скорее
По
шапке царя!
Царь испугался,
Издал манифест:
«Мёртвым свобода!
Живых
под арест!»
Последнюю
крылатую строфу цитировали чуть ли не во всех
изданиях, посвящённых революции 1905 – 1907 годов. Павел Александрович дождался
выполнения большевистской программы-минимум:
царю не просто дали по шапке, а снесли голову, что было сделано и с головами
семьи Романовых. В Калуге провозглашена губернская Советская республика,
выступившая против Брестского мира и за мировую революцию. Тут-то и пригодился
губернской газете «Коммуна» вулканический темперамент поэта П. Арского с его
собственным манифестом:
Пожаром светлого
восстанья
Мы опояшем шар земной,
Мы вырвем из цепей
страданья
Дух человечества
больной.
Мы всё взорвём, мы всё
разрушим,
Мы всё с лица земли
сметём.
Мы солнце старое
потушим,
Мы
солнце новое зажжём!
Это
не поза и не бравада - это пафос фанатика. Искреннее чувство деревенского парня
без образования, принятого в круг московских революционных романтиков. «Я рад,
что я силы этой частица, что общие даже слёзы из глаз; сильнее и чище нельзя
причаститься великому чувству по имени класс» (В. Маяковский).
У юхновского каменщика-отходника, как и у многих его
сверстников, богатая, красочная биография. Павка Афанасьев – боец-дружинник на
баррикадах Красной Пресни в декабре 1905, солдат лейб-гвардии Павловского полка
в первой мировой войне, член полкового комитета после февраля 1917, узник
Петропавловской крепости, участник штурма Зимнего дворца, служащий
Пролеткульта, автор песен, баллад, театральных скетчей, член Союза советских
писателей… Но, как у всех религиозных и революционных
фанатиков, душевная ограниченность и духовная исчерпанность. С такими людьми
нельзя, да и незачем спорить – они невменяемы. Павел Александрович прожил
долгую благополучную жизнь, много насочинял до и после войны, но оставался
безвестен. Несколько образцов творчества П. Арского были представлены в
сборнике «Забытые писатели земли калужской», выпущенном в 1984 г. местным книжным
издательством.
МИФ О ЧЕТЫРЁХ БРАТЬЯХ
О
первой русской революции калужские власти горячо вспомнили через 20 лет.
Десятилетний юбилей 1905 года пришёлся в разгар германской войны, слишком напоминавшей
несчастье японской. В голодном 1920-м было не до торжеств по случаю событий
15-летней давности. Год 1925-й, нэповский, подошёл к празднованию в самый аккурат. Нынешней осенью калужские
коммунисты отмечают 80-летие водружения памятника В. И. Ленину на бывшей Плац-парадной площади, превращённой тогда же в Ленинский
сквер (кстати, и теперь следовало бы перенести сюда монумент вождю мирового
пролетариата). 80 лет назад постановлением губисполкома
улица Георгиевская стала улицей 1905 года, а через дорогу от Ленинского
памятника выросли аллеи, названные сквером братьев Радиловых. Кто такие?
Официальных сведений о них не нашлолсь
в Калужском областном госархиве, в краеведческом
музее и у библиографов библиотеки им. Белинского. По всей вероятности, такие данные не
существовали и во время «крещения» сквера. Собственно говоря, биографические
подробности героев революции мало интересовали калужский агитпроп. Если и были
какие-то бумаги, то скорее всего их следовало искать в
архиве царской охранки, а это значит – в спецхране ОГПУ, с которым лучше не
связываться. ОГПУ – в 20-е годы Объединённое главное политическое управление,
бывшая ВЧК. К тому же, обнародовать канцелярскую переписку губернатора или
начальника полицейского и жандармского управлений – значило бы называть их
фамилии, напоминать населению о реалиях совсем недавней, ещё не забытой
дореволюционной жизни. Большевистская власть, жульнически названная советской,
не могла открыть всей правды о вчерашнем дне. Многие документы калужского
прошлого и впредь будут недоступны для исследования, пока у власти находятся
наследники чекистов. Например, им совершенно точно известно, когда, где и кто
«шлёпнул» последнего при царе калужского губернатора Н. С. Ченыкаева,
отдавшего свою шпагу губкомиссару Временного правительства.
Архивы «ревтрибов» хранят тайну гибели сотен
чиновников – представителей губернской и уездных властей до октября 1917.
Другое дело - вольное сочинение на тему о пламенных революционерах Радиловых.
Поэтому юбилейные торжества 1925 года целиком опирались на воспоминания и
рассказы очевидцев, естественно, отобранные, тсортированные
и отредактированные комиссией губистпарта и губполитпросвета. Под их цензурой был подготовлен
объёмистый том «Революционные события 1905 года в Калуге». Сборник воспоминаний.
Книга,
хранящаяся в областном госархиве,
пустопорожняя. Нечто похожее на кофе или табак, из которых выжаты вкусовые
компоненты для нужд оборонной промышленности. Воспоминания изобилуют фамилиями,
ничего не значащими без указания профессий, должностей, возрастов, социального
происхождения или семейного положения перечисляемых через запятые личностей.
Это даже не разбор полётов, а внутрипартийные разборки и распри в местном союзе
социал-демократов, кто большевик, кто меньшевик, кто эсер… Зато
их объединённый хор дружно шельмует буржуазные партии и особенно кадетов
(конституционных демократов). Вереницы фамилий борцов революции перекочевали
затем в издания, приуроченные к последующим круглым годовщинам «генеральной
репетиции октября 1917 года». Лишь в 1955 году архивный отдел областного
управления МВД совместно с партархивом выпустил
сборник документов «Революционное движение в Калужской губернии в период первой
русской революции 1905 – 1907 годов». Через полвека, в пору
хрущёвской оттепели новое поколение калужских читателей впервые узнало, что с революционерами
боролся не безымянный губернатор, а шталмейстер царского двора губернатор А. А.
Офросимов со своими, названными пофамильно,
полицейскими начальниками. Разумеется, были представлены и тексты социал-демократических
прокламаций. И только четырём персонажам не нашлось места в документальной
книжке и в апологетических очерках - братьям Радиловым. Куда подевались герои
калужских баррикад?
Пришлось
обратиться к справочному аппарату мемуаров 1925 года.
В
семье калужан Радиловых воспитывалось пятеро детей – четыре брата и сестра.
Старшая Вера Николаевна пришла в революционное движение первой, став женой
одного из братьев Доброхотовых – организаторов первых
социал-демократических кружков в Калуге. В. Н. Радилова-Доброхотова
была известна в начале века, как учительница епархиального училища и
пропагандистка марксизма. За ней шли братья-погодки: Денис (Дионисий),
Вячеслав, Александр и Владимир. Верные принципу не называть родословия,
составители сборника нигде не указывают, кто были их мать и отец. По-видимому,
глава семейства был чиновником по министерству народного просвещения. Денис –
старшеклассник реального училища, кто-то из его братьев – ученик технического
(железнодорожного) училища, один из них – гимназист. Можно предположить по ходу
событий, что Радиловы жили на Богоявленской улице (ныне ул. Кутузова). События
же с участием братьев разворачивались в следующем порядке.
19
октября с амвона Троицкого кафедрального собора был прочитан манифест Николая Второго о даровании свобод. Чтение закончилось молебствием
о здравии, многолетии и спасении государя императора и его августейшей семьи.
По окончании молебна из храма вышли отцы города – служащие управы и члены
городской думы, представители либеральной интеллигенции Утянский,
Устрялов, некоторые преподаватели учебных заведений. Часть молившихся,
примерно, человек сто вышли из городского сада и образовали нечто вроде
крестного хода по направлению к Плац-парадной
площади. Шествие под трехцветными флагами, с портретом Николая повернуло к городской
управе, когда навстречу ему от Гостиных рядов двинулись демонстранты под красными
флагами – не плотная, но многочисленная масса, в основном из железнодорожных
рабочих и учащихся-старшеклассников. Тут народный гимн «Боже, царя храни»
слился с французским национальным гимном, переделанным на русский лад. «Марсельезу»
прервал боевой клич «Долой царскую свору!», и демонстранты вклинились в ряды
буржуазии. На первых порах обошлось без кулачного боя, толпа монархистов
рассеялась сама собой.
Следующие
сутки прошли в относительном спокойствии: «белые» и «красные» накапливали силы.
Существует версия, будто «черносотенцы» (накануне, 30 июля организовался
калужский отдел монархического «Союза русских людей») загодя разработали
диспозицию погрома, раздали листки с указанием объектов нападения. На это
указывают нанесенные на другой день, 22 октября «точечные» удары по четырём
жилым домам и трём магазинам на центральной Никитской
улице (ныне ул. Ленина) и у базара Новый торг.
В
полдень по улицам двинулась толпа, вооружённая дубинами, топорами, безменами («кантырями»). С криками ура, «Бей жидов и скубентов!» мелкие лавочники, приказчики, мясники со
Старого торга, дворники, золоторотцы, мастеровые кустари (были замечены также наборщики
губернской казённой типографии) разбивали витрины и окна камнями, вламывались в
квартиры евреев, в магазины Лобова и Капырина,
выпивали обнаруженное вино, однако «идейные» борцы за царя и православную веру
старались чужого имущества не растаскивать. За порядком в этом отношении
следила полиция и стояли наготове казаки. «Порядок»
был нарушен, когда на Никитской завязалась драка
монархистов с толпой рабочих железнодорожных мастерских, казённого винного
склада, частных типографий, портновских заведений. И, конечно же, с упоением
участвовали в потасовке юные застрельщики революции – реалисты, гимназисты и
семинаристы, готовившиеся стать духовными особами. Кстати, в калужской
семинарии был наиболее сплочённый кружок социал-демократов меньшевистского
толка.
Возле
Никитской церкви, превращённой через много лет в
кинотеатр «Пионер», вдруг началась пальба. Несколькими выстрелами кого-то из
патриотов ранило. Погромщики на мгновенье замерли на месте и тут же увидели
убегающего в сторону Гостиных рядов парня в студенческой тужурке с револьвером
в кулаке. Парень, удирая, целил ствол назад, но, убедившись, что патроны у «скубента» кончились, толпа ринулась за ним и догнала злодея
на повороте за угол к храму Богоявленья. Стрелок
оказался Денисом Радиловым. Его бы убили на этом месте, но подоспели крепкие
ребята, из которых Денис узнал товарища по эсеровскому кружку Павла Баташёва, техника винного завода. Он и сопроводил Радилова
в дом трактирщика Доманова, неподалеку от гимназии Шахмагонова на той же Богоявленской улице. Здесь была
квартира Радиловых, и Денис повстречал в ней своих братьев, успевших скрыться
от монархистов раньше. Любопытно, как сказано в одном месте мемуарной книги,
что братья Денис и Александр находились по разные стороны баррикады: Александр
был в рядах патриотов и приветствовал царский манифест. А
в общем, в «умах недозрелых, плодах недолгой науки» молодых людей образца 1905
года варилась такая же политическая каша, как и у современных нацболов. Земля вертится, а глупость не умирает…
Между
тем, разозлённые слуги царя подступили к подъезду радиловской
квартиры и начали ломиться в дверь. К изумлению и страху
осаждающих дом, из его окон раздались револьверные выстрелы. В толпе
закричали раненые. При виде новой крови ярость погромщиков вскипела, но когда
была выбита дверь, квартира оказалась безлюдной: братья успели убежать с
заднего крыльца и удачно спрятаться. Только страдающий от побоев Денис вздумал
обратиться к врачу и направился в сторону технического училища. Доктора либо не
было в своей приёмной, либо он побоялся впустить бунтовщика, и Денис поплёлся в
Хлюстинскую больницу, но, не пройдя квартала, был
остановлен преследователями и забит насмерть.
На
следующий день погром возобновился на Новом торгу (теперь Театральная площадь),
но был прекращён полицией и гарнизонными солдатами. Друзья Дениса Радилова
увидели в тот же день его обезображенный труп в часовне Хлюстинской
больницы. Это, по-видимому, была та единственная смерть, о
которой упомянул в своём обращении к горожанам губернатор Офросимов: «тяжёлые
дни переживает прежде мирный и спокойный наш город.; чего прежде никогда не
было – общественная безопасность в нём нарушена частью его же граждан: 22 и 23
октября, в дни празднования иконы Казанской Божьей матери бесчинствующая толпа
громила на Никитской и других улицах магазины
известных торговцев, избивала хозяев; разгромлено также восемь жилищ частных
лиц, расхищена часть их достояния. В устранение разных кривотолков,
начальник губернии доводит до всеобщего сведения, что по 23-го сего октября
включительно пострадало от уличных беспорядков 20 человек ранеными, из которых
один умер в больнице. Что же касается самих беспорядков, то будет произведено
строгое и тщательное дознание под наблюдением прокурора для привлечения
виновных к самой строгой ответственности».
Те
три октябрьских дня остались кульминационным моментом калужского развития
революции в Калуге. К ноябрю прекратились стачки на Сызрано-Вяземской
и других дорогах; утихомирились рабочие ремонтных мастерских, казённого винного
склада, частных предприятий, в том числе типографщиков и портных. Прокламации и
листовки местного союза социал-демократов продолжали полыхать ненавистью к
самодержавию, призывами к политической борьбе, но уже не действовали, как, к
примеру, обращение такого содержания:
«Мы, нижеподписавшиеся (следуют
подписи 2817 служащих и рабочих Управления и линии Сызрано-Вяземской жел.дор.), считаем своим
нравственным долгом заявить во всеобщее сведение, что мы глубоко верим в
близкое осуществление преобразований Империи на началах, возвещенных Манифестом
17 октября... Взываем ко всем сослуживцам русской железнодорожной сети не
губить родины новыми забастовками, а возложить упования и надежды на созыв
Государственной думы.»
Калужские
краеведы, начиная с маститого Д. Н. Малинина, с сожалением констатировали, что несмотря на созданную боевую дружину социал-демокраитов,
вооружённое восстание в Калуге не состоялось. 12 декабря губерния была
объявлена на положении чрезвычайной охраны, которое было заменено на усиленную
охрану в марте 1906 г.,
а затем городская жизнь вошла в нормальное развитие.
И
вот через 20 лет перед калужскими большевиками встал вопрос: кого назначить
главным героем 1905 года? Конечно, его жертву, павшую в борьбе роковой. А
заодно и её братьев-товарищей в борьбе. Правда, несколько смущала
принадлежность Дениса Радилова к партии социалистов-революционеров, которых три года назад судили в Москве и некоторых
расстреляли. Но с другой стороны, левые эсеры были в коалиции с большевистской
властью. В том числе, в совнаркоме Калужской советской республики. Нехай братья
Радиловы сойдут за наших попутчиков, кто станет разбираться в таких тонкостях?
Что же касается старожилов, знавших четвёрку, как отъявленных хулиганов и
бандитов, то ведь это голоса обывателей. Таким образом, сквер имени братьев
Радиловых просуществовал, помнится, чуть ли не до начала пятидесятых годов.
Потом в нём установили бюст автора «Мёртвых душ» и переименовали в сквер
Гоголя. Теперь же на его месте возвышается правое «губернаторское» крыло правительственного
здания – Совет министров Калужской области.
Минуло
столетие, но революционная мифология живет и побеждает.
КАК БУНТОВАЛО
КАЛУЖСКОЕ КРЕСТЬЯНСТВО
Вопреки
канону социалистического реализма о том, что в искусстве типично не то, что
наблюдается в большинстве, а то, что имеет тенденцию к революционному развитию,
прочтите ниже о самом типичном, происходившем в большинстве
наших революционизированных деревень.
Рапорт:
«1905 г. марта 7 дня я, пристав 2-го стана Перемышльского уезда Благовещенский А.Г. составил настоящий
протокол в следующем: прибыв сего числа в с-цо Росву Железцовской волости для
взыскания с общества крестьян с-ца Росвы денег по исполнительному листу Перемышльского
уездного съезда 80 руб. в пользу княгини Софьи Владимировны Урусовой, за
отказом от добровольной уплаты приступил к продаже описанного имущества,
начиная с
крестьянина Никифора Прокошина, но Прокошин закричал: "Не допущу!" и "Будем
бить кольями!", и собравшееся все общество, из коих многие были пьяны,
закричали: "Продажи у нас сделать мы не допустим
и прогоним вас в колья"... Все остальные с неистовым криком требовали,
чтобы уходить, иначе возьмем рогачи и будем бить, так
что к продаже приступить сделалось невозможным. Затем, когда я удалился, как
сами домохозяева, их жены и дети - все в один голос закричали "Ура!",
бросали в спину комами мерзлого навоза, а кто глыбами снега и стучали в заслонки...»
Листаем
дальше страницы донесений полицейских чинов из уездов. Бумаги изобилуют
прямо-таки беллетристическими деталями и подробностями – до телеграфного,
тревожного стиля ещё далеко. Калужский уезд: тяжба крестьян с помещиками из-за
земли, сенокосов, водопоя. Козельский, Мосальский, Мещовский уезды: участились случаи самовольного захвата
земель. Жиздринский уезд: в лесах раздаётся топор
незваного дровосека… Ага! Вооружённое противостояние! Рапорт Калужского
уездного исправника Н. Э. Мантейфеля губернатору А.
А. Офросимову о разгроме имения Ершова крестьянами села Дальней Борщёвки 3 июля 1905 г.
По
произведенному 4 июля дознанию, со слов пристава стало известно, что 2-го числа
около 8 часов вечера в селе поднялся сильный крик и что толпа народа идёт по
направлению к господской усадьбе. Впереди во всю ширину улицы шли дети и
подростки, между которыми было замечено много женщин. Мужчины, следовавшие за
ними, по дороге ломали колья. Толпа кричала ура. Мы приготовили свои
револьверы. Как раз в это время по дороге от села Дугны
показалась полурота солдат в числе одного офицера и сорока нижних чинов.
Небольшая группа солдат, видя надвигающуюся большую толпу, несколько оторопела
и нервно стала выхватывать из сумок патроны, но быстро была успокоена мною
(приставом) и офицером. Им было сейчас же приказано составить ружья в козлы, а
на толпу были направлены три урядника на конях и один пеший. С ними же
отправился и я. Толпа осыпала нас всевозможной бранью и камнями. Посланный в
толпу староста соседней деревни с моим приказанием разойтись по домам, вернулся
и передал нам, что толпа требует, чтобы мы уходили. Тогда я двинулся с
урядниками вперёд. В ста шагах позади следовала
полурота. Толпа стала осаживать. Когда прошли первые два дома, я приказал всем,
бывшим на крыльце этих домов, войти внутрь, запереть двери и окна и поставил
патруль с приказанием из изб никого не выпускать. Таким образом
прошли всю деревню, расставив патрулей вдоль всей деревни. Тут же были
арестованы староста Кальянов, собиравший утром сходку и составивший на ней
приговор о забастовке. Затем я, прибывший в это время земский начальник
Полторацкий, пристав и офицер отправились к местному священнику с целью
получить от него некоторые сведения. Не успели мы с ним переговорить, как на
колокольне ударили в набат и показалось громадное
пламя по направлению господского дома. Но оказалось, что горит большая рига за
деревней, не угрожая, благодаря тихой погоде, самой деревне. Это, безусловно,
был поджог одним из вожаков с целью поднять вновь село и все окрестные деревни.
Я тотчас прекратил набат, патрулям подтверждено никого не выпускать,
а приставу и одному уряднику дал приказ не допускать в село крестьян из других
селений. Всё-таки на пожар прорвалось около 30 крестьян и 20 женщин и детей.
Они производили ужасный шум, осыпали бранью солдат и нас, кричали, что подожгли
мы. Вскоре толпою бросились в сторону, закричав: «Мы подожжём в другом месте,
пусть горит вся деревня!» Они были остановлены урядниками и нижними чинами.
Ввиду серьёзности положения мной был послан нарочный с просьбой выслать ещё полуроту, и в 8 часов утра прибыло ещё два
офицера и 60 нижних чинов. Из Дугны (пять вёрст) было
вытребовано две пожарных трубы и бочка. Пожар окончился благополучно в 2 часа
ночи. Попытка поднять всю округу не удалась. В начале 3 часа, когда всё
население уснуло, были произведены в 12 домах аресты и арестовано ещё 12
крестьян-вожаков. Теперь всё тихо.
В
Дальней Борщёвке загорелся сыр-бор из-за чинимых
мужикам притеснений со стороны управляющего господским имением Зорина, выходца
из Курляндской губернии. Происшествие стало кульминационной точкой крестьянских
волнений 1905 года в Калужской губернии.
* * *
Михаилу
Александровичу Бакунину (1814 – 1876) – едва ли не главному идеологу
европейского анархизма в ХIХ столетии и остававшемуся таковым
до 60-х годов прошлого века, принадлежит мысль, подтверждённая всем ходом
новейшей истории. Он сделал вывод, что истинный революционный элемент в России
– криминал, т. е. разбойники, воры: «Организация революционеров должна
опираться на бродяг, воров и разбойников; разбойник и вор – народные элементы,
органика русской жизни. Кто у нас не разбойник и вор, включая правительство?»
Бакунину принадлежит идея и об организации когорты профессиональных
революционеров, объединённых стальной дисциплиной с девизом «цель оправдывает
средство». Так была выработана формула революции – раскачать страну при помощи
воров, а потом заключить разбушевавшуюся стихию в железные рамки
профессиональной революционной партии. Это стало революционной программой и тактикой
Ленина.
Разуем
же глаза и на российскую революцию вековой давности.
Константин АФАНАСЬЕВ