ЗУЛЬСКИЕ ПОХОДЫ

 

ЦИТАТНИК АГИТПРОПА

В двух кабинетах официального здания на улице Ленина – суета, какой обычно сопровождаются сборы в дальнюю дорогу. Немногочисленные хозяева казённого дома встречают шумных многочисленных посетителей, оформляющих денежные декларации, проездные документы и прочие бумаги, необходимые для зарубежного путешествия (заграничные паспорта выданы ранее, рубли на марки обменяют позже).

Вопросы, расспросы, увязки, согласования… В центре всеобщего внимания – профсоюзная активистка товарищ Канарейкина.

- Отправление завтра в три часа дня! – повторяет она требовательным голосом пионерской вожатой. – Всем быть на своих местах в вагоне за час до отхода поезда!

Товарищ Канарейкина будет сопровождать одну из групп калужан в очередной туристской поездке по Германской Демократической Республике. В дорогу же собралось около трёхсот человек с преобладанием в каждой группе женщин-работниц лёгкой промышленности, конторских служащих и учительниц. Все мы – женщины и мужчины – прошли через «ОПК», т.е. неафишированный отдел политического контроля с «предварительным собеседованием» в партийном комитете. ГДР – страна братская, округ Зуль – наш побратим, а всё-таки немцы остаются немцами, и всем надо держать ухо востро.

Компаниями и в одиночку туристы выходят из подъезда четырёхэтажной коричневато-серой коробки, по карнизу которой с противоположной стороны улицы читаются напросвет буквы: «Профсоюзы – школа коммунизма». Ручная кладь, собранная дома, умещается в пластиковом пакете (сухой паёк на дорогу) и в «дипломате», где, наряду с переменой белья и бритвой, одна книга для ума, вторая для забавы. Забавную книжицу в скользкой эластичной обложке выдали в профсоюзном доме с наказом вернуть её туда же по возвращению из Германии. Не возвратил до сих пор, ждал удобного случая поделиться впечатлением от прочитанного. Дождался.

Обыкновенный справочник-путеводитель держали в руках все путешествовавшие по градам и весям. А кто из вас видел справочник - умоводитель? Таковой может вспомнить только советский турист. Изящная брошюрка в цветной корочке называется «СССР: 100 вопросов и ответов».

Заняв в вагоне своё плацкартное место при свете дня, уткнулся в начальные страницы, где сказано: «Эта книга – пятый выпуск уже известного читателю издания, которое составляется на основе вопросов иностранных читателей. Мы отвечаем на наиболее типичные вопросы, которые поступили в редакцию.»

Издание Агентства печати «Новости» сто раз заново сообщало правильные ответы об СССР «на амхарском, английском, арабском, болгарском, венгерском, вьетнамском, дари, датском, испанском, итальянском, китайском, корейском, кхмерском, лаосском, монгольском, немецком, нидерландском, норвежском, польском, португальском, пушту, русском, румынском, сербско-хорватском, словацком, суахили, фарси, финском, французском, чешском, шведском, японском языках.

Под стук колёс начинает клонить в сон. Веерно пропуская меж пальцев страницы, раскрываю книжку на середине. Вопрос: «Почему у вас на выборах в Советы на каждое место баллотируется только один кандидат?» Ответ: «Это не требование закона, он не ограничивает числа баллотирующихся кандидатов, а сложившаяся традиция. Суть её в том, что конкурс претендентов на депутатские мандаты у нас происходит не только в момент голосования, но и значительно раньше…»

Зевота окончательно замутила сознание, но всё же, засыпая, успел припомнить, как фамилия будущего депутата Верховного Совета СССР стала известна всему моторостроительному заводу за месяц до начала избирательной кампании. Слугой народа в высшем органе власти действительно сделалась наша станочница-ударница Вера. Её анкетные данные удачно вписались в разнарядку обкома КПСС по возрасту, полу и партийной принадлежности. Оставались формальности: рабочие собрания, окружное совещание, дружная явка на голосование, обеспеченная колбасой и пивом.

Четверть века спустя, то есть сегодня, кладу рядышком на письменный стол две тоненькие книжицы. Одна озаглавлена «Конституция (основной закон) Союза Советских социалистических республик», другая – «Конституция Российской Федерации». Обе – без всякой иронии! – самые демократичные в мире. Нет, например, ни в европейских, ни в американском Основных законах таких широких избирательных прав, какие декларированы в двух наших текстах. Разница в том, что советская конституция – это афиша спектакля, который режиссировался и ставился правящей партией, а конституция российская – это сценарий жизни гражданского общества, которого у нас ещё нет. Основной закон, сделанный, так сказать, на вырост. Когда процентов хотя бы сорок населения станет по-настоящему, а не по-советски, образованными и воспитанными не по-холопски. Когда, наконец, с грустной улыбкой потомки будут узнавать, как брожение умов заставляло недалёких предков упорно двигать во власть «прикольного» сына юриста, эстрадного певца-дельца, эконома, ушибленного природной рентой и прочих одомашненных телеидолов и божков. И когда другая половина электората гордилась своим неучастием в выборах.

Пробудившись под утро неподалеку от польской границы, также наугад открыл вопрос: «Вы называете КПСС ядром политической системы советского общества. Как это понимать?» Тут брошюра потребовала развести перед тупым иностранцем такую антимонию про историю родной партии, что цитатник пришлось забросить и уставиться в окно, мимо которого промелькивали вспаханные под пар земельные полоски польских хуторян.

Опять перешагну через четверть века. Уж больно метко, как из пушки, попало в сегодняшнюю политическую ситуацию слово «ядро». Оно шмякнулось в самый центр Государственной думы в виде партии ещё более нового типа, чем КПСС – ядро по имени «Единство». Оно отшвырнуло на обочину парламента любимцев простого народа – коммунистов и жириновцев, а знамя демократии, как выразился однажды товарищ Сталин, «было выброшено за борт».

(Артиллеристы, Путин дал приказ!).

…«Поезд дружбы» въехал в туннельный перрон варшавского вокзала.

 

У БРАТЬЕВ НАШИХ МЛАДШИХ

Итальянцы любят путешествовать – недаром господь придал этой стране форму сапога. Заядлыми любителями туризма слывут англичане, французы, американцы, вообще жители приморских государств. Вся эта странствующая публика любознательна, везде суёт свои фото- и видеокамеры и очень внимательно слушает гидов. В отличие от иностранцев, мы сами с глазами и с усами. Географические очертания Калужской области таковы, что по ним никак нельзя судить о мобильности населения, если не считать отходничества и наёмничества (гастарбайтерства). Но это уже другая категория «очарованных странников».

Походы калужан на Зуль отличались как раз «усатостью» - свойством ничему не удивляться в «неметчине». Экскурсии начинались с посадки в автобусы после первого ночлега в берлинской гостинице. Немцы раздавали каждому пассажиру аккуратно расфасованный и уложенный в ярко жёлтую капроновую сумочку набор еды и питья на дорогу. Так начинался довольно продолжительный путь по знаменитым гитлеровским автобанам. Переводчица, как принято, говорила в микрофон, но не занимала обычное кресло, а ходила по салону, рассказывая очень правильным русским языком о примечательных местах справа и слева. Вот один из корпусов концерна «Юнкерс» (переводчица сказала «Юнкарс») – название, много говорящее старшему поколению, но пропущенное мимо ушей седоков, копающихся в кошёлках и сумочках, громко беседующих между собой. Гид-фрау выключила аппаратуру и не проронила слова до самого Лейпцига.

Многие из калужан, побывавших в округе-побратиме Зуль, оставили на страницах местных газет однообразную описательность увиденного разнообразия. Каков католический храм с могилой Баха в Лейпциге, как выглядит усыпальница Гёте и Шиллера в Веймаре, как изготовляют стеклянные диковинки в Лауше, какой жуткий, даже в бездействии, крематорий в Бухенвальде… Во время существования «мирового лагеря социализма» нашим журналистам и в голову не приходило размышлять по ходу туристического автобуса о странностях «братских отношений», об особенностях национальных характеров, об искусстве в эпоху деспотизма и о прочих подобного рода предметах, какие занимали, например, автора «Путевых картин» немецкого поэта Генриха Гейне или Н.М. Карамзина – в «Письмах русского путешественника». Мои же собратья по перу пели в унисон обо всём, что встречалось по пути следования гостевого автокаравана. Впрочем, и во мне раздумья пробудились не в ту неделю поездок по Тюрингии. Неприятное чувство уязвлённого самолюбия – даже оно явилось позже того, как товарищ Канарейкина сделала мне, как мальчишке, строгое внушение за то, что газетчик-индивидуалист отбился от группы – дольше всех задержался, разглядывая квартиру-музей Гёте в старинной части города Ильменау.

Вероятно, каждого соотечественника, впервые встретившегося лицом к лицу с Германией, прежде всего, останавливает сравнение немецкой и русской работы. Тема, которая считается избитой и давно закрытой. Неприятные сюжеты, побиваемые заносчивой поговоркой насчет того, кому здорово, а кому смерть и напоминанием про наше ракетостроение. Двадцать лет назад, когда партийная печать занималась отраслевыми технологиями (прочитал в газете – применил у себя), мы открыто критиковали тех, кто по Европам шатался зря, не перенёс фермерский опыт в колхозный свинарник. Извечную тему «наш человек в Европе» не принято поднимать и теперь, при этом от слов «зарубежные инвестиции» не прекращается свист в обоих ушах. А вот советская Дунька поучала Европу сама. В качестве старшей сестры.

На одном из собраний в какой-то ратуше, где мы сидели за длинным массивным столом вперемешку с немцами, шёл полуофициальный разговор о том – о сём, как это бывает в нетерпеливом ожидании последующего неформального застолья. Вниманием овладела одна калужская «педагогиня». На хорошо выученном немецком языке она объясняла, как следует правильно заниматься трудовым воспитанием школьников. Сидевшие напротив и рядом мужчины смущённо уткнули носы в свои блокноты – немцам было явно не по себе. Вспомнилась, глядя на них, журнальная карикатура: ряды электролампочек, сидящих в аудитории, а на трибуне – керосиновая лампа.

В те годы Центральное телевидение часто показывало игровую программу «Делай с нами, делай, как мы, делай лучше нас!» Кто помнит те задорные представления немецких школьников, тот и сегодня восхищён неутомимой изобретательностью педагогов - разработчиков и постановщиков подвижных, весёлых, зрелищных состязаний. Как раз в это время наши просвещенцы толкли воду в ступе по поводу внедрения в учебный процесс «педагогики действия».

С тех пор, как большевизм начал рулить массами и растлевать народное сознание, невероятно расширительную значимость приобрело воинское понятие - «дисциплина». Вот и наши путешественники, сперва распахнули рты от изумления, а затем дружно выдохнули это ключевое советское слово. Зрелище же было по-немецки обыкновенное: дети десяти-двенадцати лет в национальной униформе демонстрировали фигурную маршировку на спортивном плацу. Удивляла не столько чёткость и красота движений, сколько то, каким чудом удавалось ребятам извлекать маршевую музыку из простых, без клапанов, пионерских горнов. Одинаковые трубы, сверкая на утреннем солнце, то подносились к губам, то выделывали замысловатые артикулы. И этих девчонок-мальчишек надо «приобщать к труду» с помощью нашей «мозольной педагогики»? Мы имели случай наглядно убедиться в обратном - юные гости из ГДР дали урок калужским воспитателям. Было это в одном из ответных визитов немецких друзей на совместном детском утреннике во Дворце пионеров имени Ю. Гагарина. Народу в большом зале скопилось непомерно много. В фойе дудел оркестр и, казалось, не один. Девочки пытались танцевать, ребята-подростки галдели, вожатые и массовики-затейники тщетно призывали чуть ли не каждого собраться в круг, праздник разлаживался.

Тогда по какому-то никем не замеченному знаку несколько старших пионеров в синих галстуках о чём-то быстро посовещались между собой, и вдруг послышалась негромкая немецкая команда. Тотчас молодая Германия сплотилась, вторглась клином в центр зала и живо расширила игровой плацдарм. Откуда ни возьмись, появились у «немчуры» пластиковые обручи и кегли, губные гармоники. Две команды начали в быстром темпе преодолевать «лабиринт», открыли ещё несколько весёлых стартов, показав «класс игры». Незаметно, но очень скоро аплодирующие зеваки ближнего окружения превратились в игроков, а пассивная публика разделилась на азартных болельщиков. Такие моменты всегда вспоминаются к подходящему случаю…

Труд рабочего класса нам показывали в горячих цехах стекольного завода и в прохладных штольнях соляных копей. Ничего особенного. По сиё время существует байка, будто мы научили восточных немцев советскому отношению к работе и её качеству, то есть, умению халтурить. Немножко такое замечалось в «гедеэровском» ширпотребе, которым запасались земляки перед возвращением на родину. К примеру, по-немецки изящная и по-русски недолговечная куртка. Как ни пуста байка, а всё же «наши немцы» трудно вживались и всё ещё продолжают вживаться в капиталистическую ФРГ. Что же спросить теперь с «социалистических» россиян? Вопрос нашего вживания сегодня вообще проблематичен.

Нельзя не вспомнить без саркастической улыбки потуги агонизирующего однопартийного режима оживить труп своей идеологии. В первой половине 80- годов это называлось контрпропагандой. Занимался ею прежде всего Комитет госбезопасности. Требовалось отовсюду вышибить дух вольномыслия – из литературы, СМИ, служебных будней, наконец, из кухонь. Такого невиданного ранее количества печатных изданий, вроде «100 вопросов», не знали другие периоды советской истории. Рассказывать об ухищрениях Агитпропа и КГБ – значит, посвятить им всю газету. Но в данном тексте нельзя не упомянуть о контрпропаганде на колёсах.

Нередко из Зульской гостиницы калужане отправлялись в дневное турне в одном автобусе с группой местных аборигенов, которые рассаживались бок о бок с русскими «побратимцами». Языки разные, а дорожное каляканье могло быть понято одинаково нежелательным. В этой ситуации хорошо проинструктированный товарищ Канарейкина прибегала к способу, каким барыни-помещицы не давали крепостным девкам жрать с кустов вишню-малину – рты должны быть заняты народными песнями, которыми кормились в свою очередь композиторы-оранжировщики.

Профсоюзная мадам Канарейкина понуждала пассажиров громко исполнять «Катюшу» композитора Матвея Блантера. Это орудие пропаганды действовало почти так же, как её фронтовая тёзка: оно гремело, а мысль мертвела. В редких паузах немцы отбивались своими песнями, да куда там… Новые залпы куплетов про девушку простую перекрывали едва начавшиеся «Дас Лиед» (набрать латинским шрифтом). В конце концов, Катюшу люто возненавидели и немцы, и русские.

Зуль – довольно скучный городок среди лесистых холмов Тюрингии. По-видимому, главным его культурным центром и сегодня остаётся гостиничный комплекс с просторной площадью перед вестибюлем, откуда открывается дальний вид на волнистое, поросшее деревьями пространство. Здесь устраивались по прибытии гостей митинги дружбы с неизменным скандированием двух, порядком надоевших обоим сторонам слов, -«Дружба – Фройндшафт!». С высокого помоста под флагами СССР и ГДР заученно приветствовал калужан окружной партийный функционер; в наш заезд ему отвечал председатель облпрофсовета Алексей Ивашуров, человек с постным лицом сельского активиста-культурника. Расселившись по комнатам, наш народ начинал «жить по программе»: завтрак – поездка – обед в гостях - возвращение – ужин в номерах из буфетных харчей с пивом и шнапсом в первые дни и с чаем в последние.

Прощальная трапеза устраивалась после концерта в обеденном зале за общим столом и отдельным – фуршетным. Речи, восклицания, тосты. Начинавшая было свободно течь водочная река, через полчаса непонятным образом иссякала, и причиной тому была не скупость немецкая (казённых дойчмарок не жалко), а проворство российское: оно замечалось по резкому сокращению числа бутылок, которые буквально минуту назад торчали под носом непочатыми.

Под конец товарищеского ужина народ с берегов Оки начал вольно бродить по ресторану, вследствие чего пал «шведский стол». Добытые с него трофеи в виде колбасных и рыбных бутербродов, конфет, пирожных, пузырьков с прохладительными напитками, погружались в расписные рекламные пакеты, портфели и домашние сумочки. В торце «фуршета» рассыпались и соскользнули из блюда на пол галеты. Гражданка СССР принялась собирать лёгкие пластиночки в ридикюль; при этом ей пришлось стать на одно колено, чтобы дотянуться до противоположной ножки стола. Официант в светлом бежевом костюме с малиновой бабочкой под подбородком помог даме, придвинул к ней печенье носком ботинка. Лицо буфетчика выражало при этом утомлённое безучастие ко всему происходящему.

 

НЕВЕРНЫЕ ДРУЗЬЯ

Что это было?

Вспоминая эпизоды советского образа жизни, подсознательно ловишь себя на аналогиях из классики XIХ века. Барин женит лакея на крестьянской девке. Купец выдаёт дочку за нелюбого богатея. У нашего тарусского земляка, писателя Г. Недетовского (О. Забытый) есть сюжет, где состоятельный чиновник решил сделать приятелю служебную карьеру и пригласил провинциала пожить некоторое время в своём городском доме. Приятель привёл за собой 14 бедных родственников.

В недрах аппарата ЦК КПСС родилась идея «поженить» отдельные советские области с округами Германской Демократической Республики. Калужская область привозила в округ Зуль за один заход по 300 «родственников». Немецких визитёров всегда было меньше. Шефами назначенных побратимов состояли первый секретарь Калужского обкома КПСС Андрей Кандрёнков и первый секретарь Зульского окружкома СЕП Германии Ганс Альбрехт. Многочисленные снимки запечатлели рукопожатия товарища и партайгеноссе, обмены подарками, позирование на фоне простых тружеников. Никто не сомневался в искренности чувств, в партийной солидарности двух региональных вождей. Наша номенклатура интригует между собой, с иностранцами – не имеет смысла. На низовом уровне навязанная сверху «дружба-фройндшафт» не могла восприниматься иначе, как фасад, показуха. И всё же за фасадом во многих случаях нельзя было не разглядеть, не почуять доброжелательного интереса друг к другу как индивидуального, так и в компаниях за кружками пива. А завеса сохранялась. Вроде как тень от берлинской стены. И разговор, похожий на тот, что происходит в камере для свиданий…

В конце концов, визиты стали надоедать немцам. Рассказывает журналист Виктор Хотеев, много лет подряд сопровождавший калужские делегации в качестве переводчика.

- Чуть ли не в конце восьмидесятых нашего нового редактора надо было представить секретарю Зульского окружкома партии. Время встречи было оговорено заранее. В партийном офисе нам сказали, что товарищ срочно отбыл в Берлин по делам службы. Через пару минут мы входим в лифт, и я вижу в кабине товарища секретаря, одетого вовсе не по-дорожному. Почувствовав жуткую неловкость, мы оба, отвернувшись, сделали вид, что друг друга не заметили.

Не исключено, что калужане попали как раз в тот конец восьмидесятых, когда младшим братьям было не до приёма гостей от старшего брата. Наш переводчик, наподобие сейсмографиста, почувствовал приближение восточногерманского катаклизма раньше, чем его земляки-побратимы. Он успел побывать в Зуле и после того, как «землетрясение» состоялось и началась охота на коммунистических ведьм. Первого секретаря окружкома Социалистической Единой партии Германии Ганса Альбрехта новая власть посадила в тюрьму, потом амнистировала, потом на новой волне чисток опять изолировала. По слухам, престарелый дядюшка Ганс доживает свой век на пенсионном покое. Заместитель редактора бывшей братской газеты «Фрейес Ворт» Герхард Куммер попытался покончить с собой, но выжил после тяжёлого ранения. Виктор Хотеев пожелал встретиться с некоторыми из опальных коллег-журналистов в объединившейся стране. Дом одного из них ему показали издалека через стекло автомобиля. Другой собрат по перу, завидев калужского гостя, спрятался за монитор компьютера. С той поры десятилетней давности сведение счетов с красными почти утихомирилось, как уже давно – с коричневыми.

Во всяком случае, в современной Федеративной республике Германии нет памятников Гитлеру и Хоннекеру, а также плацев и штрассе, названных их именами.

А нам ещё снятся кумиры по-прежнему.

 

Константин АФАНАСЬЕВ